– С чего начать? Когда мои обезьянки родились, – я морщусь от эвфемизма, которым Дэцзя называет человеческие отбросы, – нас все презирали. Ты же помнишь, Цыдо не разрешалось носить тюрбан, а мне – головной убор. Он остался без арбалета, а у меня из груди текло молоко. Людям нетрудно было догадаться, что нас изгнали за то, что родились человеческие отбросы. Мы продолжали идти, пока не добрались до Таиланда.

– Саньпа говорит, там хорошо.

– Ты здесь с ним? – удивленно спрашивает она. Конечно, помнит случай с украденной лепешкой. – Но как…

– Закончи свою историю, и я расскажу тебе свою.

Она вздыхает.

– Жизнь для акха в Таиланде ужасна.

– Но Саньпа говорит…

– Мы вернулись в Мьянму, попытались найти деревню, где нас могли бы принять. Потом построили это укрытие. Рядом две деревни, эта и следующая. Здесь живут исключительно акха, и я начала торговать с ними. Меняла сумки и платки с вышивкой – у меня это всегда хорошо получалось – на яйца. В конце концов я смогла купить Цыдо арбалет. Похуже старого, но муж всегда был отменным охотником, и мы больше не ложились спать голодными.

Вдалеке Саньпа кричит: «Жена! Жена!» Я не отвечаю. Надеюсь в глубине души, что он придет за мной. А еще мне нужен совет Дэцзя.

– Традиция требовала, чтобы мы ни с кем не разговаривали в течение двенадцати месяцев, – продолжает она монотонным тоном, – поэтому мы жестикулировали и мычали, чтобы нас поняли. Однажды утром я проснулась, а Цыдо нет. Это случилось семь лет назад…

Мне полагается попытаться утешить ее, но я плачу над жестокостью судьбы.

– У меня тоже родился человеческий отброс. Я не стала проводить обряд. Отвезла дочь в Мэнхай. Теперь мы Саньпа женаты, но ее увезли. В Америку.

Дэцзя проводит тыльной стороной ладони по губам. Откуда мне знать, какая часть истории потрясла ее больше всего? То, что девочка, которую она когда-то знала, родила ребенка без брака? Что не избавила мир от своего человеческого отброса? Отдала ее?

– Жена! Жена!

Я не обращаю внимания на настойчивые крики Саньпа. Я замужем менее одного полного цикла, а уже проявляю непослушание.

Теперь настала моя очередь схватить Дэцзя за руку. Она не вырывается, но ее мышцы напрягаются под моими пальцами. Я и так слишком много пережила. Оставь меня в покое.

– Что мне делать? – спрашиваю я. – Как мне жить дальше?

В ее смехе сквозит усталость и отчаяние.

– Просто жить, – говорит она. – У тебя нет выбора. Хотим мы этого или нет, жизнь продолжается. Солнце взойдет, несмотря на наши страдания. – Она делает паузу. Ее глаза оценивают скудость окружающей обстановки. – Наверное, это лучше, чем ничего. Наверное, это все, чего мы заслуживаем. Ни один нима не сможет найти для нас лекарство. Ни один рума не станет готовить зелье. Но разве это не лучше, чем вовсе не жить? Разве это не лучше, чем слышать, как дерево, олицетворяющее меня в мире духов, рушится на землю?

Какая-то часть меня знает, что она права, хотя мне неприятны ее слова. Я помню женщину, которая рожала только мертвых, но она продолжала пытаться, пока один не выжил. А Дэцзя прошла через самое ужасное, что может случиться с женщиной, и не сдается.

Темнеет. Я должна вернуться к мужу. Перед уходом я роюсь в своей корзине, достаю спрятанный мешочек и предлагаю Дэцзя немного денег. Сначала она не хочет брать, но я настаиваю.

– Если мы с Саньпа снова окажемся здесь, можно я навещу тебя?

– Конечно. И если ты когда-нибудь встретишь Цыдо… – Она вздергивает подбородок, и свет в ее глазах меркнет.

– Но мы же нашли друг друга, – отвечаю я, желая ей всего самого доброго. – Всякое случается.

Дэцзя провожает меня до края деревни.

– Будь осторожна, – говорит она, прежде чем исчезнуть в джунглях.

Я нахожу Саньпа крепко спящим на земле, его голова покоится на сложенных руках. Мне с трудом удается разбудить его. Он медленно кивает мне, с трудом фокусируя взгляд, будто все еще видит сон. Нет. Теперь я понимаю. Он раздобыл опиум. В нашей деревне любой человек, страдающий от горя, может обратиться к моей а-ма за этим одурманивающим средством. Мне нет нужды расспрашивать мужа. Оказывается, он расстроился из-за дочки куда сильнее, чем я могла себе представить. Я люблю его за это и понимаю его потребность заглушить горе. У меня были месяцы, чтобы смириться с потерей дочери. У него всего несколько дней. Позже, когда мы устраиваемся на ночлег, я тянусь к нему. Мы занимаемся любовью, и, хотя я не получаю никакого удовольствия, должна поступать именно так, чтобы заполнить пустоту и помочь мужу. Даруй мне ребенка. Пусть это будет сын.

На следующее утро мы продолжаем путь на юг. Переходим вброд реку Нам Лой, как называет ее Саньпа. Потом, у реки Меконг, он говорит мне, что мы зашли слишком далеко на восток. И мы скрываемся в густой зелени, стараясь никому не попасться на глаза и оставляя реку справа. Где проходит граница с Таиландом? Когда мы доберемся до нее? Когда мы пересечем? Я не знаю. Мы шагаем по очередной тропе, то и дело пробираясь сквозь ползучие лианы и густые кусты, и дикие животные выражают свое негодование по поводу нашего присутствия.

В последний день нашего путешествия нам начинают попадаться люди. Одежда и языки местных племен мне неизвестны, и я не знаю, как говорят и ведут себя коренные тайцы. В какой-то момент Саньпа, который шел впереди меня всю дорогу, резко останавливается. Он всегда был хорошим охотником и теперь вскидывает голову, внимательно прислушиваясь к звукам джунглей. Когда он втягивает воздух, я замираю. Неужели учуял тигра? Саньпа поворачивается ко мне, глаза сверкают, челюсти сжаты.

– Бежим!

Я срываюсь с тропинки и мчусь вверх по крутому склону. Саньпа тащит меня, а потом прячет в подлеске. Я пытаюсь сглотнуть, отдышаться, зная, что тигры – самые лучшие охотники с чуткими ушами. Но ни один тигр не стал бы так шуметь, преследуя добычу. Вскоре на тропинке появляется группа мужчин, они звучно перешептываются и топают. Саньпа, присев рядом со мной и плотно обхватив рукой, в другой сжимает нож – муж готов защитить свою жену. Те люди внизу – не горцы, иначе они бы заметили наши свежие следы. Только когда звук их шагов стихает, Саньпа ослабляет хватку. Когда он это делает, я чуть привстаю и смотрю вниз: мужчины одеты в военную форму, одни несут корзины на плечах, другие размахивают автоматами.

– Я знаю их, – резко шепчет муж. – Тебе нельзя приближаться к этим людям. Поняла?

Из переписки врачей